Стучали босоножки по асфальту, мелькали ножки детские в зелёнке, И слёзы грязные ладошки вытирали – автобуса огни в глазах размыло, И разрывалось маленькое сердце, когда растаял в воздухе след маминых духов.
На крыше «Как всё же давно я здесь не был…» «Представляешь – я тоже…» Скрывались закатами тёмные кочки холмов, И небо как будто бы наспех разбавило маслом Немые мазки ярко синей дневной акварели… Сидели на крыше, упёршись руками в колени, Болтали ногами и всматривались в облака… И я, закрывая глаза, расседлал беспощадную память, В подкованном прошлом свободы на дюжину жизней… Внутри горячо, а ещё до рассвета полночи. «Я чувствую время.» «Не бойся, оно нас не тронет, Ему не под силу заставить замолкнуть сердца…» И в детских ладошках так много тепла и надежды, Что хочется верить – они никогда не забудут, Что можно подняться, как только захочешь, на крышу, Болтая ногами сидеть и рассматривать небо.
Утром Запахом трав пропиталась моя душа, Да так всерьёз, что и ей стало тесно здесь, Чуть подожду и в почти отступившей тьме, Молча собравшись в дорогу, задую свечу… Я за собой аккуратно прикрою дверь – И босиком по земле до самих небес… Стоим ли мы того, чтобы помнить нас? Стою ли я того, чтобы видеть жизнь?..
Может быть... К ветру спиною, раскинув руки Падал и падал в густое небо… В вечности я бы нашёл ответы, Может быть… только б хватило воли…
Душа Как долго тянутся октябрьские дни… Внутри всё пасмурно и сыро как в окне. По улице пустынной одиноки Мои шаги, покрытые тоской. Под серым небом на скамейке нищий Кормил бездомную собаку из руки. Она, прижавши уши, жадно ела, Не отрывая от него голодных глаз… Он повернулся неожиданно ко мне: «Чего же ты её так плохо кормишь? Бросаешь кости как чужой дворняге…» «С чего Вы взяли, что она моя?» «…Вон как изголодалась, бедолага» «Кто?» «Душа твоя, Андрей… твоя душа…» Я, совершенно растерявшись, – «Кто Вы?» Он улыбнулся «Ничего не видишь…» Мне ветер что-то на ухо шепнул, Но и его я толком не расслышал… Поднявшись, нищий подошёл поближе – «Сам ведь поесть не забываешь никогда?..» И я подумал тихо про себя – Какие странные следы на голове… Как будто от тернового венка…
Старенькое фото Закутавшись в потёртое пальто, На городском мосту замёрзшем, вся продрогнув, Она стояла, вглядываясь в даль. На высохшей, но всё ещё живой Земле её морщинистой руки, На выжатых, но всё ещё раскрытых, Почти увядших лепестках души, Он вырастил и подарил ей сердце… «Как многое я не успела рассказать… …Как глупо, безрассудно, как внезапно…» Растоптанные, смешанные с пылью, Её мечты ей больше не подвластны. Разбитыми осколками судьба Качалась на волнах седой реки. В промёрзших пальцах старенькое фото Разгладила трясущейся рукой. Едва заметные движенья губ шептали Одно и то же вот уж много лет: «… Пусть лучше предал, бросил бы, забыл, Но только бы остался жив, Алёша…» Январский ветер холоден и сыр, И тяжесть лет не станет греть ей ноги… Но вместе с тем ей словно бы тепло Смотреть на старенькое выцветшее фото…
Во что верите Каждый вечер, под светлые добрые сказки о вечном, Вы учили своих же детей, ну а сами друг другу потом: «Подрастут и увидят, что в жизни-то всё по-другому» Разрушали остатки начитанных вами же строк, Насмеялись, натешились, словно наелись – не лезет, Накупались во лжи, налелеялись собственных бед… Мою совесть рвало тем, что мне открывалось вокруг, Мои руки дрожали от слабости – в маленькой детской груди Кровоточит, свернувшись хрустальным бутоном, душа. В этой странной, немой, никому не заметной борьбе, Прорастали сквозь грязь семена никому не заметных поступков, Прорастали сквозь изморозь взрослых остывших сердец И тянулись к едва уловимому свету, Как могли, Что есть силы Цеплялись за жизнь, согревая друг друга надеждой, что близок рассвет. «Жизнь научит, пацан, ну а это всё сказки – не верь…» И не раз меня хлопали так по плечу, улыбаясь… Я бы уши отрезал себе, но они вас не слышат давно. Ну а все ваши доводы то, что вас вместе – толпа, И что вместе не страшен вам самый жестокий судья… Вы закройте глаза, моё войско глазам не доступно, Только хлопанье тысячи крыльев да ветер от них, Звон доспехов, да топот бесчисленных сильных копыт, Под знамёнами тех никому не заметных поступков, Тех, что сам осудил на бессмертие…Так что вы молчите? Жизнь научит? А я вам на это отвечу: Во что верите, то вам и будет дано, господа…
Не успел... Мне запах и вкус своего лишь креста уловить бы, Чтоб мне до кровавых подтёков сдавило им плечи, Чтоб грубой шершавой корой оцарапало кожу И душу мою разбудило, когда было время Сказать тебе «Мам, я сегодня приду чуть пораньше, И вместе посмотрим «Весну на Заречной», а хочешь Мы сходим на выставку местных художников в парке?» Сварить тебе кофе, как любишь – без сливок и с пенкой. Купить тебе чашку с весёлой ромашкой на ручке, И долго искать тебе блюдце, чтоб было по цвету. Хоть раз бы полить твой любимый вазон на окошке. Хоть раз с тобой щёлкнуться на выпускном… и на свадьбе… Вернуться бы за день, ну хоть бы за час, за минуту, Чтоб сесть у кровати, взяв за руку, тихо сказать бы «Прости меня, мама, ведь ты так немного просила… А я не успел… Видишь – я ничего не успел…» Но мне позвонили: «…Да ты не винись понапрасну», А я им «Вы знаете, я ведь так часто с упрямством Твердил ей, что знаю как ей надо жить в наше время... Мне запах и вкус своего лишь креста уловить бы… Чтоб больше его никогда, ни за что не терять…»