Евангелие и наша жизнь

Когда я тону, и мне бросают кусок дерева, у меня есть два варианта: 1. долго думать, из какой древесины он сделан, где это дерево росло, зачем и когда его срубили … и т.д. до бесконечности, точнее, пока не утону; 2. схватить и спасаться, не о чем не думая, кроме СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНИ (ну, если речь о любви, можно еще кого-то прихватить или отдать ему свой кусок).
В нашем случае Вариант №1 – что бы это значило, и зачем Бог дал им (этим евреям?) такие «жестокие» заповеди. Вариант №2, вспомнить, что "все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен". (2Тим.3:16,17). То есть, когда Господь дает заповедь об убийстве (вор, над которым не взошло солнце, убийца и насильник предавались смерти), это имеет прямое отношение к моей духовной жизни. Получается то же, что и с заповедью «если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя» (Матф.5:30).
"Все, что писано было прежде, написано нам в наставление, чтобы мы терпением и утешением из Писаний сохраняли надежду". (Рим.15:4). В тех грешниках, которые предавались смертью, я вижу свои страсти, бесовские помыслы и соблазны мира сего. Всячески пытаюсь их убивать как Вавилонских младенцев о камень Христов.
"Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей" (Евр.10:1). Эти заповеди, войны и законные убийства Ветхого завета – тень духовной брани, которая открывается в Завете Новом. В моей душе живут моавитяне и ассиряне. Там гонится за мною фараон. Там Навуходносор стремится разрушить мой внутренний храм сердца и Иерусалим ума.
Исторические книги Ветхого завета весьма назидательная часть Откровения, которая является самой глубокой иконой психологических (духовных) процессов.

 

Очень подкупает пропозиция - повторить Вам весь Новый завет.
Здесь только указание: душа - жизнь.
Решимость в исполнении заповедей должна быть такой же сильной, как у приговоренного к смерти.
Если бы человек готов отдать за ближнего жизнь, он бы не смог бы найти оправдания аборту, блуду или воровству.Все лукавые рассуждения начинается с раздумий о выгоде для себя, и только приговоренный к смерти не торгуется ни с Богом, ни с ближним.

 

Убийство всегда остается грехом. На войне любое убийство - грех. Поэтому возвращаясь с войны, наши предки всегда исповедовались в убийстве, совершенном на войне. Я не раз исповедовал и фронтовиков, воинов-интернационалистов. Этот вопрос при этом всегда обсуждался.
Я уже говорил о коллизии обязанностей. Если говорить о нравственности на войне, тогда мимо этого понятия пройти нельзя.
Я уже указывал на Евангельский пример: Ирод стоял перед выбором, какую заповедь нарушить – убить Предтечу или нарушить клятву. Третьего варианта не было.
Во время войны тоже стоит выбор: пустить волка в овечье стадо или убить человека, который не понимает нормальной просьбы, возвращаться к себе домой. Дальше выбор делает любовь.
«Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона» (Рим.13:10).
Я в прошлом – врач. Я еще очень хорошо помню законы в отношении работы врача: если врач пройдет мимо больного, которому он мог помочь, тогда врач заслужено осуждается как убийца. Если человек с оружием в руках не остановит убийц и грабителей, то он становится их соучастником: он - «Божий слуга, тебе на добро... Он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим.13:4).
«Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1Тим.5:8).
Видите, что Новый завет повелевает заботиться и о телесном благополучии (тем более о жизни) наших семей, городов и Отечества. Всякий, кто небрежет об этом, отрекается от веры и становится перед Богом хуже язычника. Видите, какая оценка поступка труса-дезертира, особенно если он при этом прикрывается благочестием. Он – хуже язычника, хотя не убил.
Нравственная оценка поведения военных совершается по тому, как воевать, и что делать с победой (даже с маленькой), то есть как вести себя с побежденными и мирными людьми, в руках которых нет оружия. Эти вещи могут составлять тяжкое преступление.
Нельзя формально подходить к заповедям. Иначе может получиться как с фарисеями: исцелил в субботу – грешник. Ведь нарушение субботы: реальная заповедь, за нарушение которой человека предавали по прямой Божией заповеди смерти.
Воины Великой Отечественной войны воевали по любви к своей земле. Но и в том, что они остановили преступления противника, в этом есть любовь и к противнику.
Смерть – это не самое страшное в жизни человека, потому что жизнь человека продолжается и после смерти. Самое страшное – смерть вечная.
Иоанн Кассиан Римлянин говорит, есть добро (Царство Небесное) и зло (геенна). Все остальные вещи – среднее. От человека зависит, как воспользоваться этим средним, себе в добро или - зло. Для благоразумного и неразумного разбойника римские воины приготовили кресты. Со стороны воинов эти кресты были для разбойников благодеянием. Один из разбойников воспользовался крестом, и взошел на небо.
Не обвиняйте, пожалуйста, меня в иезуитизме, но я вижу дело любви и в кресте для преступника (если нет другого способа остановить грех).
Я против смертной казни. Я полтора года был духовником отделения пожизненного лишения свободы нашей городской тюрьмы. Я очень рад, что у нас - Украина, а не США и Китай. Моих подопечных в тех странах казнили бы. Но у нас Украина. И нашелся другой способ остановить их преступления, кроме убийства, им и воспользовались. Если бы все конфликты можно было бы решать такими средствами!!! Но я не представляю, как бухгалтер в очках может остановить танк, кроме как подбить его из пушки (ну, или ракета-мина-граната).
Что требует любовь?
Разве Христос не совершил «греха», когда выгонял продающих и покупающих в храме? Ведь «написано: начальствующего в народе твоем не злословь» (Деян.23:5)? А торговля совершалась от лица первосвященника.
А как интересно можно было бы повернуть слова Исаии: «дом Мой назовется домом молитвы для всех народов» (Ис.56:7) против Христа: «Ты же не молился, а изгонял торгующих, Ты – преступник заповеди».
А является ли грешником КАМАЗ (ну, если бы он был живым и имел свободу воли – это по мотивам мультика «Тачки»), который сбил человека-самоубийцу, прыгнувшего под него? Особенно если бы КАМАЗ громко сигналил, просто не успел затормозить?
У нас обсуждение «грех-негрех» постепенно приобретает черты спора о числе бесов на кончике булавочной иглы. Я не хочу Вас обидеть, но тема инспирирована сектантами, которым очень хочется, чтобы против их «сотрудников» мы поступали как во «Властелине колец»: «зачем воевать с Сауроном, сдайтесь и сдохните». Одни их товарищи – против войны, другие – войны начинают: как две руки одного тела. Где больше всего протестантов, не берущих в руки оружия: США. Кто в конце ХХ в. самая мирная страна? (Есть более глобальные соображения, в которой США – пешка и жертва).
Есть смысл продолжать разговор, только если устремиться в такие эмпиреи, где человек уже становится земным ангелом, когда у него все отечество – только рай, и все земные попечения в прошлом. Но … мне не понятно ангельское совершенство. А одно колесо в вездеходе – не имеет смысла. Делать вид, что уже настало время когда «диавол, прельщавший нас, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, будут мучиться день и ночь во веки веков» (Откр.20:10)?
В Евангелии есть притча о плевелах. В ней ангелы говорят Христу: давай мы прекратим все войны и накажем всех грешников. А Христос отвечает: «нет, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою» (Матф.13:24-30). Глупо делать вид, что уже пришло время жатвы и что уже «волк и ягненок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому, а для змея прах будет пищею: они не будут причинять зла и вреда на всей святой горе Моей, говорит Господь» (Ис.65:25). Если волку пока понятен только один довод, его нужно применить, даже если этот поступок не имеет евангельского совершенства. Иначе может получиться беда в миллионы раз страшнее и для меня, и для ближнего, о котором я должен по любви заботиться, и для самого «волка».