О схиархим. Макарии (Болотове)

Родительская суббота
Сегодня, 26 мая, исполняется шесть лет со дня смерти старца схиархимандрита Макария (Болотова). Почаевский монах, принятый под руководство схиархимандритом Прохором (Дубровским) - в прошлом келейником преподобного Ионы Киевского (который, в свою очередь, 8 лет был келейником преп. Серафима Саровского), позже он был (на 32-м году жизни) тайно пострижен в великую схиму глинскими старцами. В 60-е - 70-е годы был клириком Воронежско-Липецкой епархии, потом, после скандала, связанного с обнаружением "органами" созданного отцом Макарием тайного монастыря в селе Бурдино, вынужден был покинуть Липецкую область; в 80-е был духовником Винницкой епархии, в 1987 по состоянию здоровья ушел на покой и поселился в домике неподалеку от Оптиной пустыни, участвовал в открытии этого монастыря, впоследствии оказался там "не ко двору". В последние годы очень тяжело болел, была тяжелая форма диабета, несколько инсультов и еще много чего; несмотря на эти физические немощи, батюшка до последних дней принимал многих духовных чад.

Четыре с чем-то года тому назад игумен Герман (Подмошенский), знавший о.Макария при жизни, попросил меня сделать статью о батюшке для "Русского Паломника". Благословение на собирание материалов об отце Макарии у меня было от нескольких авторитетных для меня батюшек, в том числе от архим.Иоанна (Крестьянкина). Из собранных материалов получилось жизнеописание, изрядно превышающее объем обычной статьи "Русского Паломника". Однако близкие о. Макария попросили меня подождать с публикацией материала, и я дал отбой отцу Герману. Причина, по которой была приостановлена публикация - потоки клеветы, бывшие испытанием для старца при его жизни, и не прекратившиеся по смерти. Те, кто просил меня не печатать материал, опасаются нового всплеска комментариев "доброжелателей", и предпочитают выждать время - пока улягутся страсти вокруг имени батюшки, и Господь расставит все по своим местам. Я подчинился благословению подождать. А сегодня я выкладываю здесь текст, написанный тогда же в качестве приложения к батюшкиному жизнеописанию - это мои воспоминания о немногих эпизодах личного общения со старцем

Когда я пытался рассказывать кому-нибудь о своих поездках к отцу Макарию, потом ловил себя на том, что пересказываю какие-то эпизоды, кажущиеся мне занимательными, но совершенно не могу передать то впечатление, которое оставалось у меня от встреч с батюшкой. Теперь, по прошествии нескольких лет, и от этих эпизодов мало что осталось в памяти. Тем не менее, подталкиваемый ощущением, что не договорил об отце Макарии что-то существенное, попробую добавить к написанному жизнеописанию то, что запомнилось мне из немногих часов личного общения со старцем.

…Мы были вчетвером. Вошли, сообщили – откуда и по чьему благословению приехали. Батюшка спросил наши имена и стал говорить нам о наших небесных покровителях. Мне показалось, что он просто называет самых известных святых с этими именами: Сергей - преп. Сергий Радонежский и т.д. Потом я, узнав у своих попутчиков даты их рождения, обнаружил, что отец Макарий действительно называл их покровителей по календарю. А я о своем святом тезоименнике, память которого ближайшая к моему рождению – о преподобном Димитрии Прилуцком – ничего не знал, и знать не сильно хотел, но проникся почитанием к другому Димитрию – митрополиту Ростовскому, гениальному духовному писателю, проповеднику и педагогу – он был близок мне еще и из-за выбранной мной специальности: я учился тогда на филологическом факультете университета.
- А у тебя, Димитрий... (я стоял последним из четверых) имя хорошее, а вот кому молиться-то, ты и не знаешь.
- Батюшка, я обычно к святителю Димитрию Ростовскому обращаюсь...
- Ну да, тебе хорошо ему молиться – он тоже писатель был.
Надо ли уточнять, что ни я, ни кто-либо еще из людей, батюшке ничего, кроме моего имени, не говорил?
Еще помню вот что:
- А ты университет свой закончишь в 98-м году.
- Почему в 98-м? В 97-м.
- Да нет, в 98-м.
- Батюшка, я сейчас третий курс заканчиваю, всего учиться пять лет. Два года осталось.
- Год у тебя лишний получится. Тебе придется брать этот, как его... Как он у вас там называется - академический, что ли?
- Академический - это что, по болезни? Заболею чем-нибудь?
- Какие-то там болезни... Здоровый ты! Все у тебя в порядке.
- А как же тогда академический? Он просто так не бывает.
- Ну не знаю! Может, и в 97-м закончишь. Это – смотря как учиться будешь.
Спустя несколько месяцев я все пытался решить свои студенческие проблемы иначе. Особенно когда в деканате мне сказали, чтобы об “академе” я даже не думал, поскольку у меня нет для него достаточных оснований.
А через несколько дней после комиссии, подписавшей заключение о предоставлении мне академического отпуска, случайно встретившийся на улице мой знакомый говорит мне:
- Я тут по своим делам звонил Дедушке (именно так называли батюшку между собой его духовные чада. – Авт.). Он тебе привет передал.
- Мне? - удивляюсь, - привет?!
Не передают старцы приветов. Благословение, может быть, даже поклон (по сугубому смирению), но привет - совсем не похоже на Дедушку. (Тем более странен был этот привет тем, что у Дедушки после меня бывали и моя мама и мои друзья не раз, но Дедушка мне никогда ничего не передавал.)
- Да, так и сказал: Димитрию привет от меня передай.
- А ты уверен, что он меня имел в виду? Откуда он вообще знает, что мы с тобой знакомы?
- Не знаю, откуда он знает. Но у меня знакомых Димитриев больше нет.
- Подожди… А в какой день ты ему звонил?
Дошло до меня, что этот привет означал. Как будто за пятьсот километров разгляделась добрая Дедушкина улыбка.

. . .Мы сидим вчетвером за столом в трапезной у Дедушки. Он кормит нас обедом: накладывает, приносит, раздает, уносит, моет, приносит следующее блюдо, разливает чай и т.д. Диковатая картинка: сидят четыре здоровых лба от девятнадцати (это я) до тридцати лет возрастом, а тяжело больной старец-схиархимандрит буквально бегом бегает на больных ногах, таская для них тарелки, миски и кружки. Было видно, насколько Дедушке это было тяжело физически, но он сам нас перед этим рассадил по местам, и какое-то время мы молча смотрели на происходящее, потом один из нас не выдержал: "Батюшка, давайте я Вам помогу!" – "Не надо, не надо... Вы у меня в гостях, я сам все принесу, подам”, – и с какой-то грустной улыбкой добавил: “Послушником лучше быть, чем архимандритом".
На снимке, сделанном мной в тот наш приезд, отец Макарий стоит у калитки без схимы, без регалий архимандрита, в простом подряснике, как послушник.

…Вернулись из некоего приходского храма, в котором молились на богослужении. Вернее, мои спутники пытались молиться, а я всю службу сам не молился и им не давал. В те месяцы я, читая на клиросе, начал разбираться в богослужебном уставе, мой настоятель устав чтил (насколько было возможно в приходском храме), а то, в каком несоответствии с уставом может совершаться служба на других приходах, для меня было открытием. И в течение всей службы я комментировал для своих друзей все сокращения и отступления, по поводу которых злобствовал в адрес митрофорного настоятеля этого храма. Не помню, о чем был разговор за ужином у отца Макария, но батюшка вдруг резко отвлекся от темы разговора, повернулся ко мне, и, глядя в глаза, сказал:
- А ты, Димитрий, когда видишь человека согрешающего, не с осуждением на него смотреть должен, а с болью сердечной за его душу.
Я опустил глаза, сразу поняв, почему именно ко мне были обращены эти слова. Потом я размышлял: батюшка не стал ни оправдывать того, кого я осудил, ни объяснять мне, что его грехи – не мое дело. Отец Макарий учил нас тому отношению к окружающим людям, которое имел сам.

 

- Закончишь свой университет, – говорил батюшка, – а там посмотрим: может, в Санаксар тебя, может, еще куда…
- Батюшка, а мне старцы сказали, что у меня дети будут…
- А мне, когда я сам еще ребенком был, шапку поднесли, пшеном доверху насыпанную, сказали: “Сколько в этой шапке зерен, столько у тебя детей будет!” А я удивлялся: да как же это у меня столько детей может быть? А потом понял: дети-то не только по плоти бывают, бывают дети духовные…
- Батюшка, простите, боюсь я монашеского пути. Не знаю, решусь ли…
- В будущем году будет пятьдесят лет, как я монах. И за пятьдесят лет я ни разу не гόрился, что я монах!
Однако батюшкин пример меня не убедил, и я начал “гориться” заранее. До поездки к отцу Макарию я обдумывал как возможный вариант своего будущего служение в монашестве (хотя и с большим сомнением), но, когда старец сам заговорил со мной о монашестве, такая у меня брань пошла против этого – людей в монашеской одежде видеть не мог, уныние сразу скручивало. Поехал через год к отцу Макарию, чтобы упросить его вымолить мне у Господа иной жребий. Приехал, батюшка посадил меня за стол, сказать я еще ничего не успел. В трапезной было еще двое мужчин, один из которых был женат. Я знал, что отец Макарий вовсе не противник брака, многих он без колебаний благословлял на венчание, но при моем появлении началось нечто странное: батюшка стал то и дело нападать на женатого: “Да как же плохо, что ты женатый! Да зачем же ты женился! Да что же с тобой, женатым, теперь делать”, и тому подобное. Дает ему кружку, просит ополоснуть под умывальником, и опять: “Да как ты ее моешь, ты же посуду мыть не умеешь! Как же ты женился, если ты даже посуду мыть не умеешь!”. И тут я подумал: весь этот концерт явно в мой адрес. Даже не представляю, что скажет батюшка, когда я сообщу, с чем я к нему приехал. И тут отец Макарий поворачивается ко мне:
- И этот тоже – туда же: ой, я зенюся – я зенюся – я зенюся! О-о-ой, я зенюся – я зенюся – я зенюся!
Довольно-таки смешно получалась эта дразнилка у старца. Только мне почему-то смеяться не хотелось.

То, как кормил отец Макарий своих паломников, порой вызывало недоумение и даже ропот. Дело было в количестве. Размер порции часто превышал размер желудка. А реакцией гостя на это угощение батюшка пользовался как поводом сказать ему нечто важное для его духовной жизни. Например, тот мой знакомый, что передал мне привет от Дедушки, ехал к нему за благословением на монашество; прежде, чем успел батюшке об этом сказать, был посажен за стол, где съел четверть порции и отодвинул от себя остальное.
- Какой же из тебя монах, если ты за послушание тарелку каши съесть не можешь? Не будешь ты монахом!
Мне не нужно было благословение на монашество, напротив; но я из принципа (читай: по гордости) решил есть все, что мне дадут, и не дать батюшке повода посмирять меня за недоеденный обед. Дальше было “кто – кого”. На середине порции кулеша я понял, что больше есть не могу. Потом, видимо, “открылось второе дыхание”. Не успел я порадоваться победе, как отец Макарий принес мне миску (больше похожую на тазик) с макаронами… В качестве чая у батюшки часто бывал его любимый отвар из малиновых веточек. В мою кружку батюшка насыпал сахара на четыре пятых ее объема. Я аккуратно схлебал сверху жидкость, а сахар ел ложкой.
До этого я успел некоторое время поработать физически, кроме того, был в тот день страшно невыспавшийся, и – еще и после такого обеда – не спросив благословения у батюшки на счет того, чем мне в его доме заниматься дальше, дополз до "гостевой" кровати и рухнул. И моментально заснул. Проснулся часа через два от того, что отец Макарий ругался на меня через форточку в окне напротив этой злополучной кровати: "Да как же это можно днем спать! Это же каким нужно быть лентяем! Да я в твоем возрасте ни разу не прилег днем, как бы не уставал; это уже сейчас больной совсем стал и днем лежу, а молодому здоровому днем спать, это... " и т. д. Пока спросонок пришел в себя под батюшкину чистку, пока отклеился от кровати, батюшка успел повысказываться в мой адрес. Было обидно, - получил, мол, ни за что - ни про что. Спустя пару лет как-то к слову вспомнил этот случай в разговоре с одним монахом, хорошо знавшим Дедушку. И вот что услышал: “Сколько ты проспал, говоришь? Два часа? Ты думаешь, батюшка не знал эти два часа, что ты лежишь спишь? Не сомневайся, он знал с самого начала. Обрати внимание: он сначала дал тебе отдохнуть, выспаться, а потом – «смирил»”.
И, может быть даже, думаю я теперь, не в сне моем было дело, а – так же, как он делал в случаях с едой, старец воспользовался поводом напомнить мне об одном из тех моих грехов, без борьбы с которыми невозможна духовная жизнь.

 

А на тему монашества и брака батюшка в тот день как только меня ни пугал! “Ну, женишься ты. Заберут тебя в армию, и попадешь в Чечню. И на этом вся твоя женитьба закончится”. В результате я окончательно заунывал и собрался уехать, хотя с утра было намерение переночевать у батюшки. Отец Макарий меня не пустил: “Поедешь завтра”. Слава Богу, что я не додумался его ослушаться – на следующий день было, как обычно пишут про возвращение от старцев, “как на крыльях”.
В какой-то момент я для себя решил: ну что ж, если такова воля Божия – монашество так монашество, лишь бы душа не погибла. Смирился, решил предать свою жизнь в руце Господни, стало спокойнее. Пришел к батюшке, который чистил, а потом жарил картошку на кухне. О ком-то еще говорили. Потом я вскользь упомянул, что мой крестный отец меня все уговаривал искать себе жену и принимать сан, а теперь мне придется окончательный отбой ему давать. Совершенно неожиданно отец Макарий сказал: “Ладно, когда будет, на ком – женись, рукополагайся, Бог благословит”.
Потом мы с теми же двумя парнями (один из которых женатый) обтесывали топорами сосновые бревна для строительства и перетаскивали их с места на место. Батюшка все порывался помогать тащить какое-нибудь бревно. Ушел в дом, через какое-то время прибежал озабоченный: “Скорее, скорее! Берите топоры, ломы, идите к летней кухне, там надо одну очень срочную работу сделать. Скорее!”. Побежали. Батюшка привел нас к умывальнику и сказал: “Инструменты кладите здесь и мойте руки”. Помыли. Отец Макарий поставил перед нами на стол сковороду картошки, которую сам пожарил. Как он светился счастьем! Трапеза в это время в его доме не полагалась, он жил по монастырскому уставу, но гостей-мирян решил “утешить” дивно вкусной жареной картошкой. Причем сам он ее не ел, только попил с нами чай из малиновых веточек. Мне сказал:
- Димитрий, почему мало сахара в чай кладешь? – и потянулся за сахарницей.
- Батюшка, я обычно чай без сахара пью…
- А – а… Ну-ну.

Я не раз пытался увидеть отца Макария в последующие годы, но… Созвонились с батюшкой, он сказал: приезжайте в понедельник. В понедельник были “неотложные” дела, выехали в ночь под вторник. Приехали, узнали, что накануне батюшка упал, сильно ударился головой, и его с сотрясением мозга за два часа до нашего приезда увезли в больницу.
Оставались телефонные разговоры. Никогда не забуду: батюшка с трудом говорит, речь нарушена после очередного инсульта, по голосу понятно, что человеку в таком состоянии не может быть ни до чего и ни до кого, и тем не менее: “Не скорбите, не горьтесь, все будет хорошо, будет и на вашей улице праздник…” – все сердце старец вкладывал в эти слова, утешая унывающих.
О разных людях просил его молитв. Называю имя, только начинаю говорить о проблемах этого человека, и батюшка сам говорит о том, что этот человек из себя представляет, из-за чего у него эти проблемы, что с ним будет, если дальше он будет делать то-то и то-то. Ни одно слово не было сказано зря, даже если я и не все понимал сразу. Например, один мой знакомый колебался, расстаться ли ему с женщиной, которая с ним изменяла мужу, или же, после того, как она с мужем разведется, жениться на ней. Он сам просил меня спросить совета у старца. Я спросил.
- Бежать ему надо подальше от этой бабы, ничего хорошего ему с ней не будет, – ответил батюшка.
- Батюшка, он подозревает, как бы не беременна она от него.
- Ничего, он вернется через покаяние, а она что хотела, то и получила. А он пусть больше с ней не связывается.
Я не понял, как он вернется через покаяние, если у него где-то будет расти ребенок, а он с матерью этого ребенка не будет “связываться”. Но спорить со старцем я не дерзнул. Потом узнал, что за день до моего разговора с отцом Макарием эта женщина пошла на аборт, несмотря на то, что отец ребенка на коленях умолял ее этого не делать. После долгих мучений он женился-таки на “этой бабе”, и о том, как складывалась их семейная жизнь, лучше не рассказывать. Он приходил ко мне пьяный, в слезах… Она несколько лет непрестанно болела “по-женски” – последствия того аборта. Лечилась у “бабок”… Я не стал им напоминать эти слова отца Макария – “что хотела, то и получила” – тогда не поняли, и сейчас не поймут.
Меня поражали слышанные от батюшки точнейшие характеристики человека в нескольких словах – я, зная этого человека близко, не смог бы обозначить его личность более точно – а батюшка слышал от меня лишь его имя… Кто-то из его духовных чад сказал: “Он душу человека читал, как открытую книгу”. Добавлю, что и расстояние не бывало этому помехой.
Последние мои разговоры с отцом Макарием были, когда моему отцу поставили диагноз “рак желудка”. Батюшка сразу сказал: “Болезнь ему дана для подготовки к Вечности, но сейчас он умирать еще не готов, поживет, сколько Бог даст”. Вместо отпущенного врачами месяца после операции отец прожил семь месяцев.
Я заметил, и со мной согласились те мои друзья, которые тоже перезванивались с отцом Макарием в последние его годы: когда звонишь ему с какой-то серьезной проблемой, со скорбью, батюшка – если дома, а не в больнице – сам берет трубку, как бы плохо себя ни чувствовал. Если проблема терпит, просто нужно у батюшки спросить совета или попросить молитв в чем-то не слишком срочном – трубку берет отец Антоний, и, если батюшке плохо, кратко передает ему вопрос.
В последний раз я звонил отцу Макарию, когда мой отец был в агонии (вместо дыхания был страшный хрип), просил молитв о том, чтобы Господь помог ему при переходе в Вечность. Батюшка пообещал молиться и перевел разговор с моего отца на себя, стал говорить, что ему тоже очень плохо. Я не уловил параллели, не подумал о том, что батюшка намекает на свой скорый уход, попросил прощения за беспокойство и положил трубку. (Видимо, именно молитвами отца Макария Господь явил чудо: ночью отец смог осознанно причаститься, хотя до того, как мы стали совершать чинопоследование Причащения, был в глубочайшей коме – зрачки не реагировали на свет, было то состояние, из которого уже не возвращаются – но он пришел в сознание, причастился и через четыре часа скончался.) Положил трубку и тут же расстроился: такая милость Божия, говорил с самим отцом Макарием – и не спросил больше ни о чем, надо было спросить благословения батюшки приехать к нему хотя бы для краткого разговора. Ну, все равно буду звонить еще – просить молитв о новопреставленном, тогда спрошу. Позвонил. Трубку поднял Антоний. Я не стал просить его передавать трубку батюшке – если бы надо было, батюшка взял бы телефон сам. Больше с батюшкой говорить не пришлось, через недолгое время я приехал его хоронить.
С папой прощаться мне было легче…

Спустя некоторое время после смерти отца Макария я по благословению своих духовных наставников стал собирать материалы к биографии старца – видео- и аудиозаписи, фотографии, свидетельства духовных чад. Объем материала и сложности работы с ним напугали меня (не зря отец Макарий называл меня лентяем!), и я забросил это занятие, не достигнув никаких видимых результатов. А потом… Я скептик в отношении сновидений, особенно своих собственных. Но в этом сне уж очень похож был отец Макарий на себя – живого, настоящего. Он произнес единственную фразу: “Гоняешься ты за мной, гоняешься, да никак не поймаешь”.
Без комментариев.

[далее здесь шла речь о неопубликованном жизнеописании старца] ...пусть эта работа будет хотя бы малым поклоном благодарности старцу за его любовь и его молитвы. Когда придет время, Господь Сам прославит угодника Своего, и, елико будет на то Его воля, кто-нибудь сможет “поймать” и передать читателю великое духовное богатство этой личности – схиархимандрита Макария (Болотова).

И еще - вместо постскриптума - я приведу здесь маленький фрагмент из записанных мной материалов. Схимонахиня Феодорита из села Мордово, постриженная в иночество старцем схиигуменом Митрофаном (Мякининым, 1964), рассказала об утешении, полученном ей от Господа в то время, когда она унывала из-за того, что осталась без старца. До того, как матушка наговорила этот рассказ на мой магнитофон, почти сорок лет об этом удивительном видении она никому не рассказывала...

Когда отец Митрофан умер, я сильно пала духом. Такая была тоска – думала, жива не останусь. И батюшка мне предсказывал: тоска будет у тебя, уныние. Я думала, как же я без старца буду жить, было дюже страшно… Отец Власий* был совсем молодой. Я думала: а либо батюшка Власий нас и не примет… Слегла в постель, у меня ноги отымались, с двумя палками стала ходить. До того, как отец Власий меня в мантию одел, лежала целые полгода. И то ли за эту скорбь Господь меня так утешил…
Одевал он меня в Задонске, в своей келье. Вот он меня постриг, ночь я переночевала в мантии, не спала. Как уезжать, посадил он меня за стол покушать и пригнулся ко мне, со мной говорит: “Правило тебе: ходи – молись, сиди – молись, лежи – молись, спи – молись!” Вот он мне говорил, говорил.… А я на него глаза подняла, а у него – от плечей и выше крылья метра на два с половиной или на три, во весь дом. Как у архангела Гавриила на иконе, видишь… Это я, отец Димитрий, своими очами видела. И тебе я это для подкрепления рассказала, что батюшка наш не простой – великий был.

*Власий - имя о.Макария в мантийном постриге
(с) presviter_ds - Родительская суббота